Будни контрразведчика [иллюстрации] - Роберт Тронсон

— Спасибо вам. Вы спасли мне жизнь.

— Прежде чем мы расстанемся, — сказал Солт, — на всякий случай, на самый крайний случай, ну вдруг до прихода патруля какая–то непредвиденная случайность…

— Да? — отозвался Рональд, готовый на что угодно, лишь бы удружить этому старому морскому волку, такой надежной опоре в минуту жизни трудную.

— В общем, пожалуй, вам бы лучше передать мне те сведения, которые вы здесь добыли. Вы виделись с Кассагалисом? Вам удалось узнать что–нибудь новое о «Девяти музах»?

До этой минуты Рональд не задумывался, удалось ли ему что–либо выяснить. Но внезапно все для него стало ясным. Эта мысль, должно быть, зародилась у него подсознательно, когда он стоял у ворот посольства, она неотвязно преследовала его с тех пор, и он теперь понял: он знает тайну «Девяти муз»…

Как пес, ластящийся к хозяину, он любовно поглядел на Солта и все ему выложил…

Солт вылез из такси у гостиницы «Гранд Бретань».

— Счастливо, старина. Не забудьте — Англия ждет от нас подвигов, и все такое.

Командор с чувством пожал Рональду руку, и в душе у него шевельнулось что–то похожее на жалость к простаку, которого он посылал на верную смерть.

— До свидания, командор. До встречи в Лондоне!

— Черта с два мы с тобой встретимся, — пробормотал себе под нос Солт и приказал швейцару: — Скажите таксисту, чтобы отвез его в ту пирейскую таверну, где собираются все шлюхи. — И вошел в гостиницу.

Не обращая внимания на хнычущую Киску, он позвонил в полицию и сообщил, где и когда они смогут арестовать убийцу.

— Все сложилось превосходно! — воскликнул командор, положив трубку. — Мне дадут адмирала.

— За что? — спросила ничего не понимающая Киска.

— А за то, моя радость, что я раскрыл тайну «Девяти муз». Вот за что.

— А как же бедный мистер Бейтс?

— А его повесят. Если только Димитриос со своими молодчиками не сцапает его раньше.

— Убийца! — закричала Киска.

— Еще одно слово, и я тебе все кости переломаю. Укладывай вещи и не хнычь.

Киска повиновалась, хотя сердце ее разрывалось от горя. А Солт вышел на балкон посмотреть, все ли спокойно на горизонте.

— Черт побери, — выругался он вдруг. И крикнул в комнату Киске: — Выключи свет! Через площадь к гостинице решительно шагали агенты, похожие на Шона Коннери и Патрика Мак–Гуна. Они остановились под балконом Солта и посмотрели вверх.

— Сейчас они, пожалуй, ворвутся сюда. Киска, бросай чемоданы, мы сбежим через черный ход!

— Кто эти люди? — спросила Киска.

— Не знаю. Я даже не знаю, на кого они работают. И не собираюсь выяснять.

Агенты все не уходили, они совещались о чем–то вполголоса.

— Надевай пальто, крошка. А мне надо в гальюн.

Командор скрылся в ванной, и Киска торопливо нацарапала в темноте на листке бумаги:

«Кто бы вы ни были пожалуйста помогите мистеру Бейтсу он в полиции или у мистера Димитриоса. Ваша Дж. Кафф (мисс)».

Она выбросила записку с балкона. Листок затрепетал на ветру и стал медленно опускаться. Но Киска так и не узнала, подобрали двое агентов ее сигнал бедствия или нет.

Стрелки часов подходят к половине двенадцатого. С минуты на минуту появится морской патруль. В таверне танцуют под варварские ритмы джаза.

— Станцуем, дорогой? — спрашивают за спиной у Рональда. Рональд оборачивается и видит нежно улыбающегося Димитриоса.

— Пора домой, милый мистер Бейтс.

Двое злобных головорезов хватают Рональда под руки и тащат из зала, словно он мертвецки пьян и они, его дружки, хотят отвезти его домой. Несколько громил ждут на улице. Рональд отбивается, но его тянут к машине, где уже открыта задняя дверца. И в эту минуту издалека доносится вой полицейских сирен. Рональд вырывается и бежит прочь, не разбирая дороги. Чем–то тяжелым и твердым, наверно рукояткой пистолета, его бьют по затылку. Рональд теряет сознание.

Так заканчивается четверг, 11 ноября, самый богатый событиями день в жизни Рональда Бейтса.

4. Пора, когда цветет сирень

«Два дня назад произошло одно из самых досадных недоразумений в истории нашей страны (говорилось в передовой статье «Дейли мейл»). Из–за вопиющей небрежности начальника Особого управления Скотланд–Ярда был злодейски убит прибывший к нам с государственным визитом глава дружественной державы. Напрашивается вопрос: когда же Эдварда Бойкотта, чья непростительная безответственность сделала возможным подобное преступление, уберут с ответственного поста, на который его вообще не следовало назначать?»

Кислятина Крэбб читал за завтраком газету в своем маленьком уютном коттедже недалеко от Доркинга.

«Будем надеяться на скорейшее выздоровление и возвращение к работе надежного и опытного руководителя, мистера Крэбба, которого во время его болезни Бойкотт замещал. Мы уверены, что он сумеет исправить тяжелое положение, создавшееся в системе нашей внутренней безопасности».

«Эта статейка сыграет определенную роль, если меня представят к ордену Британской империи», — подумал Кислятина и по обыкновению задал себе вопрос, на который сам и ответил.

В. Сколько еще продержится Бойкотт?

О. Его вынудят подать в отставку сегодня же. А сообщение в прессе появится до пятницы.

В комнате зазвонил один из трех телефонов — прямой провод из Управления службы безопасности.

— Дорогая, возьми, пожалуйста, трубку, — попросил Крэбб свою маленькую, седую, улыбчивую в отличие от супруга жену.

— Ах, доброе утро, мистер Лавлейс.

Крэбб отрицательно замотал головой.

— Нет, к сожалению, не лучше, а скорее хуже. Крэбб громко застонал. Он не собирался показываться в управлении по крайней мере еще две недели.

— И вдобавок Бойкотт так его подвел. Для больного человека всякое потрясение… Кислятина взял отводную трубку. Бакстер Лавлейс говорил:

— А у меня новость, которая его порадует. Под давлением сверху — вмешался парламент и даже королевский двор — это чудовище Бойкотт был вынужден наконец подать в отставку.

Больной вскочил и начал лихо отплясывать шотландский танец. А когда его жена закончила разговор с Лавлейсом, Крэбб снова взялся за «Дейли мейл».

«Но Бойкотт должен нести ответ не только за смерть президента. Ему предъявлено также обвинение в нарушении служебной этики. Вчера Джозеф Кромески, жертва войны, возбудил судебное дело о возмещении морального ущерба — его жену бесчестно соблазнили. И кто же? Один из сотрудников Бойкотта. С ведома шефа этот негодяй, используя свое служебное положение…»

Тут случилось нечто небывалое. Крэбб издал горлом странный звук и схватился за грудь.

— Что с тобой, милый? — испугалась жена.

— Xa–xa–xa–xa–xa — Крэбб смеялся.

— Артур! — за тридцать лет совместной жизни жене не довелось видеть на лице Кислятины даже тени улыбки.

— Ха–ха–ха–ха! — хохотал Крэбб, не в силах остановиться.

— Артур, чему ты… — она с трудом заставила себя произнести это слово, — смеешься?

— Ха–ха! — Кислятина ткнул было пальцем в газету, но вдруг лицо у него окаменело, и он, смолкнув, повалился на пол.

— Удивительный случай, — сказал через полчаса врач, обернувшись к рыдающей вдове. — Я, признаться, слышал, что люди умирают от смеха, но вижу такое впервые в жизни.

«Цветет сирень в моем саду.А под окошком у меняУлыбаются гвоздики и…»

Рональд, раздетый догола, распятый, как Христос, на шведской стенке в огромном гимнастическом зале, читал про себя «Грантчестер». Но внутренней силы и выдержки любимые стихи ему не прибавляли.

— Где Кассагалис? — в двадцатый раз спросил Димитриос.

— Не знаю! — крикнул Рональд.

— Двинь–ка ему еще, Тассо. В живот (лицо у Рональда давно превратилось в кровавое месиво).

— О–о–о–о–о! — взвыл Рональд.

— Попробуем другой вопрос. Что вы знаете о «Девяти музах»?

— Кассагалис говорит…

— Не то, что говорит Кассагалис, а то, что вам сказали в Лондоне.

— Я не помню. Я тогда выпил слишком много коньяку, я опьянел, и все вылетело из головы.

— Дурацкая отговорка. Глупо. Адонис, попробуем что–нибудь другое.

— Зачем вы меня мучите? Я ничего не знаю!

— И все–таки, дорогой мистер Бейтс, скажите мне, пожалуйста, где находится Кассагалис. Я очень вас прошу.

— Англия, земля родная! — весело воскликнул командор Солт, спускаясь по трапу с океанского пакетбота вслед за бледной, еле держащейся на ногах Киской. Они вернулись кружным путем: восточный экспресс до Парижа, автобус до Брюсселя, затем в наемной машине до Остенде, пересекли на пароме Ла–Манш и прибыли в Гарвич. «Никому и в голову не придет искать меня в Гарвиче», — самодовольно размышлял Солт.